1. Skip to Menu
  2. Skip to Content
  3. Skip to Footer

Тишка

Утомившись, прогоняя овец подальше от палисада в проулок, Клавдия Петровна присела на лавку. Почти рядом с лавочкой, цепляясь за почерневшие жердины палисада, пробегала тропинка. Она спустилась с пригорочка вниз к ручейку. На берегу, который прижался извилиной ближе к деревне, пробивался родник.

Деревенские мужики срубили срубок в три ряда, смастерили над ним тесовый навес – получился колодезь, только без «журавля». По изъезженной тракторами дороге никто не ходил, все ходили по тропинке.

Старушка закрыла глаза, подставила свое морщинистое лицо яркому весеннему солнцу – млела, радуясь, что вновь пережила суровую зиму.

- Погулять что ли выгнала? – кивнув головой в сторону овец, резвившихся после долгой зимы в проулке, спросила ее соседка Агреппина Ивановна. Несмотря на то, что снег уже сошел, обулась в черные валенки с глубокими галошами, черный жилет был надет поверх цветного фланелевого халата, который углами подола старался попасть внутрь сапог. Клетчатый ситцевый платок узлом завязан ниже подбородка.

- Так и напугать можно, – вздрогнула от неожиданного появления соседки Клавдия Петровна.

- Не рано ль разоблачилась? – не дожидаясь ответа на первый вопрос, дотронувшись рукой до такого же халата, который был на ней (вместе покупали в сельском магазине на центральной усадьбе), спросила Агреппина.

- Весенний ветерок-то обманчив. Разжаренных-то нас обдует, сразу закашляем.

- Ничего. Это когда в огородах копаемся, потных-то он нас не любит. А так ничего, ишь, как ласкает, – приподняв голову, проговорила Клавдия Петровна, – пожить еще велит.

Молоденький барашек с белым пятном на лбу и в белом носочке на правой передней ноге подбежал к женщинам и мордочкой, раздув ноздри старался забраться в глубокий карман хозяйкиного халата. Там лежало несколько кусочков ржаного хлеба.

- А ну вон отселя, – легонько оттолкнула кудрявую головку Клавдия Петровна.

- Прыткий какой! Понравилось. Иди. Иди, гуляй, поскребыш, – ласково ругала хозяйка барашка. – Вот ведь какой стал! А думала, не выживет, – начала рассказывать Клавдия Петровна. – Вторая-то моя, овечка четверню принесла. Прихожу, трое-то к титькам лезут, тыкаются, а этот лежит без движенья, под уголок заткнулся. Ей и не достать его, не облизать. Принесла домой – чую дышит. Начала дуть на него, сушить, обогревать. Молозиво пипеткой в рот закапывала. Отошел. Глянь, какой вымахал, – улыбаясь, хвалила она ягненка, – больше остальных. – Глаза повеселели, улыбка разгладила поперечную морщинку в уголке тонких губ. Она достала кусочек хлеба. Ягненок торопливо губками забрал его и смачно причмокивая, съел, облизываясь, стал дожидаться второй порции.

- Дня через три что ли, не помню, понесла его на двор, – продолжила рассказывать старушка, – А овца как начала его швырять, думала, забьет. Так и пришлось брать в избу. Так и прожили с ним всю зиму, он мне за родного ребенка. Вот и не отходит от меня, дурашка. Иди, иди к своим.

Барашек, не понимая, чего от него хотят, доверчиво глядел на хозяйку.

- Троих от нее тебе бы за глаза хватило, – заметила Агреппина. – Теперь он тебе проходу не даст, – и протянула свою жилистую, уже успевшую загореть на весеннем солнце руку к ягненку.

- Знамо, не даст, – согласилось Клавдия Петровна, поправляя платок на голове, – Живое существо-то было, неужели бросишь. Если б не дышал, то, конечно, лучше б было. Тишкой его прозвала.

- Лишь бы из стада летом домой не бегал, – согласилась Агреппина, – А так-то вон какой прыткий. Осенью сдашь.

До осени ягненок не дожил.

Стадо деревенские пасли по очереди. За овцу, независимо сколько у нее ягнят, полагалось день пастьбы. На ярок по полдня, на коров, в деревне их было четыре – два дня. Коров на дойку в обед хозяева брали домой. Там, в тени двора, они спасались от назойливых мух и слепней. Овцы, сбившись в кучу, прятали головы друг другу под брюхо, другие лежали в придорожной пыли. В тот злополучный июльский день стадо пас Розин Михаил – мужчина преклонного возраста. Круглое, с широким лбом лицо всегда было покрыто темноватой с проседью щетиной.

На обед пастух на час-два уходил домой, оставлял за себя кого-то из ребятишек. Те, заигравшись, не обращали на стадо никакого внимания. И только когда какая-нибудь овца-блудница уводила его в деревню, бежали возвращать.

Вечером Клавдия Петровна не встретила своего любимчика. Все овцы пришли, а его не было. Обычно Тишка бежал впереди своей родни и громко блеял, прося у хозяйки лакомый кусочек. Старушка, загнав скотину, пошла по деревне искать барана.

Порасспросив деревенских и не найдя Тишку, она направилась к Розиным.

- Придет, куда он денется, – ответил ей пастух. – У кого-нибудь овца «ищет», увязался поди.

Не спокойно было на душе у Клавдии Петровны. Сердце-вещун, вещает что-то недоброе, а что – понять не может.

Солнце, окрасив бордовой краской третью часть неба, отходит ко сну. Птицы оглашают окрестности своими громкими голосами. Невидимый дирижер управляет этим птичьим оркестром, и каждая птаха старается не уронить своего мастерства перед другими. Кукушка, чувствуя приближение Петрова дня, не жадничая кому-то отсчитывает долгую жизнь. Воздух становится прозрачней и звонче. Прохлада, покидая лес, устремляется на простор: в поля, луга, чтобы всю ночь до восхода солнца бродить с туманом. Утром на каждой былинке засверкают изумрудные бусы, переливаясь в лучах живыми огоньками.

Когда возвращалась от пастуха, возле дома дачников Поляковых Клавдию Петровну окликнула их старшая дочь Надежда.

- Баб Клав, ты барана ищешь?

- Да, – ответила старушка, – Не видала ли? – в свою очередь спросила она девчонку.

- Мама с папой из города возвращались, какую-то овцу задавленную на дороге видели, – скороговоркой поведала Надежда.

У Клавдии Петровны оборвалось все внутри, недаром так не хорошо было на душе.

- А где сейчас-то родители? – спросила Клавдия Петровна девчушку.

- Они в баню пошли, да вон мама идет, – показав рукой на женщину, выходящую из бани, ответила девочка, – Спросите у нее.

Завязав на голове тюрбаном махровое полотенце, Валентина Полякова одной рукой придерживала розовый халат, а в другой несла небольшую корзину с бельем.

- Валентина, погоди маленько, – Клавдия Петровна поспешила ей навстречу.

Лицо Валентины было красным, синие глаза сияли. Явно она испытывала наслаждение от посещения бани.

- Дочка говорит, что вы овцу видели? – опираясь на палку, спросила ее Клавдия Петровна.

- Видели, овца лежит в пыли, где у вас стадо отдыхает, по всей видимости мертвая.

- Мой, мой! – забеспокоилась Клавдия Петровна. – Не с белым пятном на лбу? – дрожащим голосом спросила Клавдия Петровна, в глубине души еще надеясь, что Валентина опровергнет ее убеждение.

- Клавдия Петровна, мы не подходили к овце. Точно сказать не могу, врать не буду, – поправляя на голове свой тюрбан, ответила Валентина. – Мы на машине мимо проезжали.

- Ну и на том спасибо, побегу. Мой, мой, – твердила Клавдия Петровна выходя из палисада, не закрыв за собой калитку.

Сумерки, притаившиеся в лесу, оврагах, в мелколесье уже бежали на поля и в деревню. Продолжительный летний день ограничивал их свободу. Светлая ночь, родственная северным белым ночам, тоже не давала им разгуляться. Затихали людские голоса, шум работающей в полях техники, где-то за деревней, не смолкая скрипел коростель.

Откуда у старушки взялось столько прыти: она не шла, а летела. Поплакав, над ягненком, оттащила закостенелое тело в сторону подальше от дороги, и пошла домой за лопатой.

Через неделю к Клавдии Петровне приехал племянник из областного центра. Молоденький парнишка, долговязый, с длинными, почти до колен, руками. На лице его уже пробивался черный пушок. Длинные волосы на голове, прикрывали лоб, он постоянно закидывал назад. Вадим окончил первый курс юридического института. Вечером после ужина, Клавдия Петровна поведала племяннику о своем «непоправимом» горе. Все время при рассказе о Тишке вытирала влажные глаза концами ситцевого платка. Вадим, считая себя состоявшимся юристом, допрашивал тетушку:

- А что ж пастух не заплатил за него?

- Да он-то не давил ягненка. Это двоюродный брат на большой машине приезжал к Андрею Крылову. Он и задавил Тишку.

- А сама ты ходила к пастуху? Он, что говорит? – продолжал, повысив голос, племянник.

- А что он скажет? Кто задавил, тот пусть и платит, – вот что он мне ответил.

- Да тебе-то какое дело до этого? Он пастух: принял утром в стадо животных, с этого момента у него и наступает ответственность. Вечером должен пригнать в целостности и сохранности, – размахивая длинными руками, разъяснял будущий юрист Клавдии Петровне.

- Да неужели я в город поеду к этому шоферу? – вставая с табурета Клавдия Петровна начала зачем-то вытирать чистую кленку на столе.

- Тебе-то зачем ездить? Тебе и не надо. Пусть пастух об этом беспокоится. Я сейчас исковое заявление напишу, ты подпишешься. Я завтра его в районный суд отвезу, если он по-хорошему не хочет.

- Вадик, не надо никаких судов, – взмолилась старушка, – Под старость судиться, засмеют. Жаль, конечно, Тишку. Да теперь не воротишь.

Суд состоялся. И пастуху Розину Михаилу Александровичу присудили стоимость ягненка, которую племянник Клавдии Петровны указал в исковом заявлении.

Михаил Александрович пришел в тот же вечер, как приехали из райцентра, домой к Клавдии Петровне.

- Вот, Клавдия Петровна, вам деньги за ягненка, – и не глядя на старушку, положил бумажки на стол.

- Миша, ведь видит Бог, не я… Племяш это придумал… Забери деньги… Что случилось, то случилось, – с трудом выговаривая каждое слово, просила старушка.

- Успокойся, все правильно, – проговорил Михаил Александрович и направился к двери.

«Стыд-то, какой. Лучше б он там, в закутке, дурашка, умер», – думала Клавдия Петровна.

Когда пастух ушел, она села на край кровати и не смогла сдержать слез. И непонятно было, о чем больше плачет старушка.

Александр Богатых.

 

Пожалуйста, оцените статью: 1 1 1 1 1 Рейтинг 1.00 [1 Голос]

 

Логотип

Кто Online?

Сейчас 86 гостей и ни одного зарегистрированного пользователя на сайте